چکیده:
В русской поэзии эпохи просвещенного абсолютизма второй половины XVIII в. царский и дворянский загородный «парадиз» выступал локусом «новой» природы, преображенной богоподобный монархом в земной «рай» вечной весны. После заката Екатерининской эпохи основные составляющие этого топоса получили в поэзии рубежаXVIII − XIX вв. новые значения. Природа вернулась в естественное состояние разомкнутого целого, управляющего необратимой историей. Для поэта разрушенный загородный «земной рай» стал полем осмысления собственной жизни как части необратимой жизни в целом. А божественный мир, исходно воплощенный в рукотворном «парадизе», становится сначала антитезом бренной природы, а затем ее духовным синтезом.
In Russian poetry of the era of enlightened absolutism of the second half of the XVIII century. The royal and noble suburban "paradise" acted as the locus of the "new" nature, transformed by the god-like monarch or nobleman into the earthly "paradise" of eternal spring. But at the boundary of XVIII and XIX centuries its main components were cardinally reinterpreted. Now the Nature, returned in its original and indivisible condition, drives the irreversible history. The poet sees in destroyed suburban palace the point for the rethinking of his existence as the part of the irreversible life’s movement. Meanwhile the godly world, initially embodied in the suburban “paradise”, appears for the poets of the new century at first as the antipode of the frail Nature and then as its spiritually synthesis.
خلاصه ماشینی:
2946 Царский и дворянский ”парадиз” в русской поэзии XVIII — первой трети XIX вв.
Для поэта разрушенный загородный «земной рай» стал полем осмысления собственной жизни как части необраттюй жизни в целом.
труд человеческий, превыше став природы, Ее преодолел и новый дал ей вид 1 / The Royal and ”Paradise” in Russian Poetry of the XVIII and Сельская усадьба в русской поэзии XVIII — начала XIX века.
Можно предположить, что именно одическое (этикетное) одушевление природы в античных божествах и его наглядное пластическое воплощение в садово-парковой скульптуре выступает объективным источником рефлексируемого в дружеском послании и элегии рубежа XVIII — XIX веков поэтического вдохновения вольного помещика, который — /в замерзлом ручейке Видался каждый день с Наядой; где куст, береза вдалеке Казались мне гамадриадой; А дьяк или и сам судья Какой-нибудь Цирцеи жертвой...
Но для поэта Царское Село в целом — знак необратимой истории, «развалины» великой эпохи, навсегда ушедшей в прошлое: ...
Такое размыкание условного парадиза в безусловное пространство природы как поля авторского осмысления необратимой жизни развивается в элегии первой трети.
Однако формой перцепции этой утраты себя оказывается опять-таки не замкнутый мир имения (изобразительно никак не проявленный в элегии), а объемлющая и, по сути, поглощающая его собою Природа в целом: «...
Анализ показал, что в русской поэзии эпохи просвещенного абсолютизма второй половины XVIII в.
После заката екатерининской эпохи основные составляющие этого топоса получили в поэзии рубежа XVIII — XIX вв.
Божественный мир, исходно воплощенный в рукотворном парадизе, становится для поэта сначалаантитезом бренной природы, а затем ее духовным синтезом.
12- Сельская усадьба в русской поэзии XVIII начала XIX века.